— А сегодня–то кто?
— Нидерланды.
— И чего там?
— Ну как обычно, с молочной продукции начнём. Сыр вот, голландский.
На тарелке лежат ломтики сыра. Человек берёт один ломтик, откусывает, жуёт задумчиво.
— Хороший сыр.
— Пока — хороший. Тебе жалко что ли?
— Да не, я больше французские люблю. Если у нас что будет с Францией, вы давите не по сырам, хорошо?
— Вот когда будет, тогда и посмотрим. Ладно, вводите его.
читать дальшеОткрывается дверь, двое под руки вводят Онищенко. Он шагает неуверенно: его глаза завязаны. Приближаются к столу с тарелкой. Беседовавшие опасливо отходят назад, за спину Онищенко. Один из них делает неопределённый жест рукой, и с глаз Онищенко снимают повязку.
Он смотрит на сыр. Секунду, другую. Сначала ничего не происходит, но вдруг сыр начинает покрываться плесенью — не правильной сырной плесенью, а грязно–серой, ядовитой — и мерзко пахнуть. Онищенко всё ещё смотрит на сыр, потом наклоняется, принюхивается. Берёт тарелку за край, подносит ближе к лицу, морщится.
— Это что такое?
— Геннадий Григорьевич, это сыр.
— Вижу, что сыр. Какой это сыр, откуда?
— Да вот это свежая поставка из Нидерландов.
— Какая же она свежая, протухший ведь!
— Вот такой они сыр поставляют.
— А как же нормативы?
— Видимо не следуют нормативам. Мы вроде бы проверяли, всё нормально было, а тут такое. Решили вам показать, вы в этом понимаете.
Онищенко ещё раз смотрит на сыр. Сыр к этому моменту уже полностью покрыт плесенью и живёт своей жизнью, чуждой всему человеческому, не говоря уже о всём русском.
— Вы издеваетесь что ли? Ничего без меня не можете решить! И так видно, что сыр гнилой!
— Так нам что, закрывать таможню для голландских сыров?
Онищенко оглядывается на спрашивающего, но тот ловко уворачивается от его взгляда. Тогда Онищенко утомлённо запрокидывает голову. В люстре перегорают сразу две лампочки.
— Закрывать конечно. Я завтра напишу для прессы.
— Спасибо, Геннадий Григорьевич. Всегда вы на страже наших...
— Да кому ещё, если не мне, быть на страже. Вы–то поди такие сыры не едите, а ими потом дети травятся. Ладно, ещё что–нибудь есть?
— Нет, на сейчас ничего.
— Ну тогда и нечего больше тут.
На глаза Онищенко надевают повязку и выводят его из комнаты.
— Вот зараза, чуть не достал меня! Я аж вспотел весь. Или всё–таки достал?.. Помнишь как тебя в прошлый раз? Сколько ты потом валялся в бреду?
— Адская работа эта. Молоко надо за вредность.
— Будешь брать молоко, ему только не показывай!
И они устало, но весело хохочут.
(с)